За всех отвечает (Рассказ)

Васю разбудило Лидкино всхлипывание. Она сидела на холодном подоконнике, слизывала лёд на стекле и тихонько плакала: очень хотелось есть, мамки не было. В свои два годика с хвостиком она уже понимала, что война, что мамка на работе, а за Лидку головой отвечает брат.

– Ты, Вася, потерпи, за Лидкой посмотри, а я вечером приду – супчик принесу, – каждое утро говорила мать, уходя в госпиталь, и уже в дверях всегда добавляла: – Смотри, Василий, ты за сестру головой отвечаешь.

Вася взял Лидку на руки, оторвал от стекла уже примёрзшее к нему платьице, дал ей варёную картошку, взял и себе, ещё и матери осталось.

…На следующий день, очень рано, мать с Васей и с соседкой тётей Настей отправились на станцию. Через эту станцию пройдёт эшелон, а в нём на фронт после учёбы на артиллериста из Сибири должен ехать отец Васи и сын тёти Насти Григорий. Когда вот только пройдёт – никто не знал.

До станции шли долго, порой проваливались в сугробах, замёрзли. Вася терпел и думал: «Хорошо, что Лидку оставили у бабы Маши. Она маленькая – плакала бы». Мысли о сестрёнке его согревали, не так уж одиноко ему было идти, а мать всю дорогу оживлённо разговаривала с тётей Настей. Давно Вася не видел такой свою мать, радостной.

На станции народу – море. Всё женщины. Вокзал шумел, гудел, как развороченный улей. Женщины оставили Васе свои узелки с провизией, и вышли на заснеженный перрон. Вася стал рассматривать людей. В лицах женщин не было той тяжёлой угрюмости, которую он видел у матери, у тёти Насти, когда они стояли в очередях за хлебом, когда встречали почтальоншу. Здесь лица были какие-то просветлённые, что ли. Все ждали свой эшелон, у женщин была надежда, а она, надежда, светлая.

А эшелоны шли и шли на запад, то останавливаясь, то мчась без остановки. И тогда женщины бежали за составом и кричали, звали своих. Вася слышал эти крики, и ему казалось, что они плачут, и тогда он сжимался, втягивал голову в плечи и думал: «Хорошо, что Лидку не взяли с собой, а то бы тоже ревела во весь голос». А потом с тревогой думал, как же они отца увидят в такой-то толпе. Но эти мысли он гнал от себя. Увидят, лишь бы эшелон остановился.

К вечеру на станцию пришёл состав, в котором был сын тёти Насти. Гришка – парень высокий, широкий в кости и весь в веснушках. Он выпрыгнул из теплушки и как-то сразу отыскал тётю Настю. «Мама! Мама!» – забасил Гришка, обнял мать и даже приподнял её. Вася выбежал с узелками на перрон и стал пробиваться через толпу к тёте Насте. А тётя Настя, как увидела своего Гришаню в солдатской шинели, руки к сыну протянула и …онемела. Перестала говорить, только плачет, гладит сына по плечам, по груди и плачет. Григорий же заладил одно: «Эх, мама, мама, что же вы молчите, мама?!» Вася подбежал к ним и протянул узелок.

Жадно ел солдат варёную картошку, заедая её лепёшкой, запивая молоком из бутылки, с хрустом откусывая замороженную луковицу. Тётя Настя плакала от счастья и слёз не вытирала, а только крепко держала сына за оба рукава: всё боялась, что вот секундочку – и не будет сына. И вдруг она, словно чего-то испугавшись, широко раскрыв глаза, стала бить замёрзшими руками себя по груди, ни слова сказать не может. «Что, мама, что?» – кричал Григорий (здесь все кричали). «Она тебе водку принесла!» – неожиданно вспомнил Вася и стал помогать тёте Насте расстёгивать полушубок. И только Григорий взял бутылку, магазинную, с наклейкой, как раздалось: «По вагонам!» Ещё крепче схватилась за шинель сына мать. «Мама, спасибо, мама! Ждите, мама!» — повторял Григорий, отступая к эшелону.

Эшелон стал набирать скорость, солдаты на ходу запрыгивали в теплушки. Григорий побежал, высоко держа в одной руке магазинную бутылку, в другой – узелок с картошкой. Вот он запрыгнул в теплушку, обернулся. Вася запомнил его весёлым, улыбающимся во весь рот.

На перроне заплакали, запричитали женщины, некоторые побежали за уходящим эшелоном, толкали Васю. Мальчик увидел, как упала на снег тётя Настя, а мать пыталась её поднять и всё говорила: «Радуйся, Настя, радуйся! Увидела сына! Счастливая!» Мать тёрла виски тёте Насте и всё повторяла: «Радуйся! Он вернётся!» И тётя Настя вдруг заголосила: «Гриша! Сыночка!» Жутко стало Васе от этого какого-то дикого крика матери, так и не сказавшей ни словечка своему сыну.

А ночью быстро промчался эшелон, в котором был отец Васи. Эшелон не остановился, даже не замедлил хода – их ждал фронт. Теперь Вася успокаивал свою мать: гладил по натруженной руке и говорил: «Мам, он вернётся, мам…» Мальчишка не плакал, он повзрослел.

…Весной Васю и его друга Кольку сняли с эшелона на этой же станции. Они бежали на фронт.

Не вернулся с фронта отец Васи, не вернулся Григорий, многие не вернулись в маленький городок, где рос мальчик, отвечающий головой за сестрёнку, за мать. Больше некому.